Лонгрид

Бренд-шеф Александр Богданов: «Самое важное – понимать, что ты востребован»

Мы поговорили с руководителем кухонь ресторанов Claret и Marius при отеле «Гельвеция» о том, чем отличается российская гастрономия от западной, для чего поварам нужен гид Michelin и почему нам всем стоит научиться говорить шепотом.
Бренд-шеф Александр Богданов: «Самое важное – понимать, что ты востребован»

GQ: Расскажи, с чего все началось? Когда ты впервые понял, что тебе нужно стать поваром?

Александр Богданов: Мой отец всю жизнь мечтал, чтобы я был либо военным, либо юристом. И он всегда об этом говорит, точнее говорил, до одного момента, но у меня никогда не было никаких сомнений, кем я буду. Я, сколько себя помню, все время хотел стать поваром. Понятно, что в детстве я не знал о разделении на шеф-повара, бренд-шефа и тому подобное. Одна моя бабушка всегда хорошо готовила, вторая – мама моего папы – была завпроизводством. Поэтому эта индустрия с детских лет окружала меня. По сути, если уж так посмотреть, мой выбор – продолжение династии, потому что мои предки тоже занимались кулинарным искусством. Да я и сам хочу, чтобы в будущем мои дети – ну точно один из – стали поваром.

А как реагировал отец на твои карьерные планы?

Он не понимал эту историю. Считал, что это женская профессия, ведь у меня есть мама, бабушка, которые могли готовить, так что это ни в коем случае не мужская работа. Зато, когда он впервые пришел ко мне в ресторан, попробовал то, что я готовлю, сказал: «Саш, ты молодец». Это особенно важная история для меня.

Кто поддерживал тебя на первом этапе? Или со всем справлялся сам?

Всегда рядом была мама, бесспорно. Да и отец тоже поддерживал, но знаешь, вот эта отцовская поддержка: когда ему не очень нравится, чем ты занимаешься, но он все равно за тебя горой. На самом деле, самый первый мой шаг в карьере случился в Израиле, куда я решил уехать самостоятельно в 15 лет. Мама меня тогда поддержала, а папа опять был против. Я уехал и там впервые попал на кухню – нашел себе подработку в школьной столовой. Она оказалась очень хорошей, и я начал учиться. Так что путь в кулинарию – это, конечно, моя самостоятельная история, но при полной поддержке семьи.

Получается, что твое первое серьезное знакомство с гастрономией связано именно с израильской кухней?

Нет, я всегда мечтал попасть на профессиональную кухню, и впервые поработать удалось именно в Израиле. Кухня там была вполне обычной, не национальной. Это мое первое официальное место работы, куда я самостоятельно устроился, именно там я впервые сознательно вступил на первую карьерную ступень. Настоящее же обучение с полным погружением в работу – совершенно отдельная история, это все произошло уже в Санкт-Петербурге.

У тебя было много стажировок за границей. Как они тебе помогли?

На самом деле это довольно тяжело. Приезжая после каждой стажировки обратно в Россию, необходимо быстро переключаться, так как здесь совершенно другой менталитет. С временем все меняется, Москва и особенно Питер достаточно приближены к западной гастрономической культуре, но все-таки отличаются, это непросто. Например, в одном из моих первых мест работы – ресторане «Соленья Варенья» – я начал работать сразу после стажировки в Эстонии. Тогда мне хотелось показать все, чему научился в Европе, представить на своей новой кухне. Я сделал первое меню с теми наработками, которые  привез с обучения, но это меню далеко не сразу увидело свет, потому что это не отвечало ожиданиям гостей. Тогда мне было прямо безумно обидно – все блюда были вкусные, красивые и оригинальные. В какой-то момент ко мне подошли учредители и сказали: «Саш, все вкусно, все хорошо, но давай мы введем для начала котлеты из щуки, борщ, щи и вот так попробуем». Да, народ пошел, мы показали, что домашняя гастрономия может быть ресторанной, но только после этого мне разрешили воплощать на кухне то, что я привожу со стажировок. И здесь, в Marius, есть похожая история. Мы сначала делаем меню со знакомыми гостям вкусами, хоть и в авторской интерпретации,  а потом уже добавляем в меню какие-то фишки. Теперь я понимаю, что так оно и работает — сначала людям нужна понятная еда в идеальном исполнении, а уже потом они захотят попробовать что-то новое и необычное в любимом ресторане.

Ты родился на Дальнем Востоке, а первый проект, в котором ты был шеф-поваром, находился во Всеволожске. Скажи, ты все-таки чувствуешь различие между работой в большом городе и регионе?

Свой сознательный путь я начал здесь – в Санкт-Петербурге. И мне повезло с местами и с людьми, где я начинал работать – это гостиница «Европа», «Палкинъ», это «Марко Поло» Саши Денисова. В «Европе» был итальянский шеф-повар и прекрасная команда. В «Палкине» тоже часто приглашали зарубежных экспертов, у которых можно было многому научиться.

Есть история про то, что я, во-первых, люблю путешествовать, во-вторых, я со своей семьей объездил пол-России. Начиная от Дальнего Востока и заканчивая Башкирией, где совершенно разная кухня. Частые переезды наложили свой отпечаток и на мои вкусы. Я знаю и люблю кухни разных регионов России, но питерские и московские рестораны больше про Европу, которой они часто стремятся подражать и с которой больше взаимодействуют.

На что ты ориентируешься, когда готовишь? Что вдохновляет тебя?

Последнее время это все истории гостей ресторана и других людей, с которыми я сталкиваюсь. Я не преувеличиваю. Сейчас, когда путешествия так ограничены, все мое вдохновение исходит от общения. Мне это очень нравится, потому что все рецептуры, все, что рассказывают, – я запоминаю, а часто и записываю. Услышал историю – сделал пометку. Если посмотреть в мои заметки в телефоне, то там их просто тысяча: вот это нужно сделать, а вот это – наоборот, не стоит. Иногда я вообще забываю о какой-то истории, а потом захожу в записную книжку и вижу все это по-новому. При создании блюд я воплощаю воспоминания и идеи, которыми со мной делились, все эти истории, компилирую их между собой, и рождается что-то новое.

А чем отличается российская гастрономия и ресторанный бизнес от западной?

Я думаю, что Питер все-таки ближе всего к западу, но не во всем. Сейчас объясню почему. Мы подходим к работе очень формально. Например, у российских поваров всегда есть технологические карты, по которым они работают из раза в раз. На Западе же часто готовят без этих условностей: они все смотрят по ложечкам, проверяют на зубок. У них постоянно меняются рецептуры, создают блюдо за 100 евро — продать надо за 400. У нас все немножко по-другому. К тому же у нас другое отношение к продуктам. Сейчас, конечно, многое изменилось, но раньше это очень сильно чувствовалось. Когда я работал с шефом из Финляндии, он мог по одному взгляду определить качество мяса. Ему не нужно было его готовить, он уже знал что получится в результате, каким должен быть хороший кусок оленины. Во многих европейских ресторанах так подходят к работе. У них нет постоянных поставщиков, повара сами ходят на рынки и выискивают там лучшие продукты для сегодняшнего меню. В Питере нет такой возможности, нам необходимо налаживать устойчивые связи с конкретными поставщиками и следить, чтобы качество поставляемых ими продуктов оставалось на высоком уровне. Такое отношение к продуктам – это то, что очень сильно отличает нас от них.

Для нас это все-таки сложность?

Из-за того что мы часто стажируемся за рубежом, а европейские повара с удовольствием приезжают сюда, все изменилось. Мы учимся друг у друга. Российские шефы все больше внимания уделяют качеству продукта, часто выбирая локальных производителей. К счастью, формальный подход сейчас отходит на второй план, что меня очень радует. Гастрономический Санкт-Петербург все больше становится похож на Европу, у нас много небольших ресторанчиков, где сам шеф рулит или же ему предоставлена полная свобода творчества, где он готовит то, что ему по душе. Мне кажется, в Москве этого меньше намного.

Поэтому Питер и называют гастрономической столицей. 

Да, это одна из причин. Вторая — экономический фактор. У нас легче найти помещение. 

Ну и продукты, наверное, лучше.

Увы, но нет. Продукты лучше в Москве. Там выбор богаче и свежих поставок количественно больше. Питер сильно отличается в этом плане, но мы сейчас находим свой путь, активно работаем с местными фермерскими хозяйствами, а также налаживаем поставки из регионов России напрямую под конкретный проект. То есть ресторан находит поставщика где-нибудь на Дальнем Востоке, заключает с ним договор и ждет оттуда продукты. Многие шефы, в том числе и я, катаются по Ленобласти и ищут продукты, которые им подходят, а последнее время все чаще к нам самим приходят  фермеры и предлагают свою лучшую продукцию.

Ждешь ли ты Michelin?

Да, конечно. 

А как ты вообще относишься к гиду и гастрономическим премиям – насколько это важно?

Важен дух соперничества. Если это его развивает, значит, важно. Соревновательный мотор работает всегда хорошо и со всеми. Не было бы развития без борьбы. Хочется быть лучше, стремиться к большему. Я считаю, что нет ничего плохого в зависти, если она «белая». Это значит не стремиться «топить» соперника, а учиться на чужом опыте, стараться догнать его и перегнать. И прекрасно, когда существует такая зависть среди поваров, когда ты пробуешь блюдо и думаешь: «Как же вкусно, хочу, чтобы у меня было еще вкуснее», развиваешь свой вкус и придумываешь что-то новое. 

Michelin – это одна из таких вещей. Мы очень примерно понимаем основные критерии, по которым оценивают заведения. Понятно, что там есть куча подводных камней, которых мы не знаем. Сейчас можно сколько угодно гадать, почему какие-то рестораны попали в список, а какие-то нет, но это бессмысленно. Есть общее понимание, что необходимо: вкусная и качественная еда, оригинальная и стабильная кухня, обслуживание на высоком уровне. И этого достаточно. Благодаря Michelin есть стремление сделать свою кухню еще лучше, не останавливаясь на достижении каких-то заданных параметров, и дотянуться до звезды. Гид и хорош тем, что он включает эту соревновательную гонку.

Но не кажется ли тебе, что все гастрономические премии достаточно субъективны?

У гида Michelin есть однозначный плюс – в него попадает много непохожих друг на друга ресторанов. Это создает впечатление, хоть, может, и обманчивое, большей объективности их оценок. Если говорить про премии в целом, понятно, что многое зависит в том числе и от популярности шефа. Например, чтобы попасть в The World’s 50 Best Restaurants, нужно не просто долго и усердно работать на хороший результат, иметь правильно выстроенный маркетинг вокруг ресторана, обладать определенным талантом, но и быть узнаваемым на рынке. Есть очень много крутых шефов, которые не так популярны из-за отсутствия возможности или желания быть публичными. Это проблема. Они не могут выбиться в топ, потому что у них нет определенной социальной поддержки.

Я не знаю ни одного такого повара, который выехал бы на удаче. Нет, знаю, но они зарубежные все. И у них изначально был капитал, чтобы открыть свое место, которое кому-то пришлось по вкусу. И вот тогда была удача, но одной удачи всегда мало, необходимы мастерство и талант. Есть один итальянский шеф-повар, который открыл свой ресторан, и у него были на это деньги, но заведение не было популярным до момента, пока туда случайно не заехал очень известный критик. Он написал превосходную рецензию об этом ресторане, и дела пошли в гору. Вот это точно была удача. Но ни один счастливый случай бы не помог, если бы до этого не была проделана большая работа, а шеф взял на себя огромные риски, в том числе и финансовые, без этого невозможно.

Думал ли ты перебраться в Москву и попробовать там?

Нет, не хочется. Хотя нет, вру, иногда, конечно, хочется. 

А зачем?

Ну вот этот вопрос основной: а зачем? Мне кажется, что в Москве больше возможностей, но последнее время это не так очевидно. Есть три пути развития: один путь – уехать туда, где конкуренция меньше и ты явно будешь лучшим, куда-нибудь дальше по России рвануть, так многие делают. Второй путь – остаться в Питере и развиваться в условиях жесткой конкуренции, это не всем подойдет, но я вижу в себе достаточный потенциал для этого второго варианта и верю, что он поможет достичь высот. А третий путь – это просто уехать в Москву и развиваться там. Москва дает много возможностей, главное – точно понимать, зачем и куда ты едешь, и лучше заранее заручиться всей возможной поддержкой коллег и финансовой.

Что радует тебя вне работы?

Путешествия. Я очень люблю путешествовать. Мне повезло, что у меня компания такая – очень легкая на подъем. Если бы не пандемия, было бы очень много планов, куда мы бы поехали. Путешествия – это то, что вдохновляет меня больше всего: куда-то уехать, увидеть новые места, переключиться.

А какое путешествие запомнилось настолько, что ты хочешь повторить его?

Ничего не хочу повторять. Не потому, что мне не понравилось, нет. Есть много точек на карте, где я не был, и тратить жизнь на повторение не очень хочется. Самое яркое – это Шотландия и Ирландия. Я полюбил Лондон. И Африка яркая, и Испания, но Шотландия и Ирландия – это другие вкусы, другие эмоции. Они были самыми запоминающимися. Но жить бы я там не хотел.

Почему?

Жить – только в Санкт-Петербурге. У меня есть список городов, где я мог бы жить. Первый – Петербург, второй – Иерусалим, третий – это Лондон, четвертый – Берлин и пятый – Париж. 

А почему именно Париж?

Это тот город, в который я боюсь возвращаться, потому что мне страшно разочароваться. В остальных городах я был сотню раз, я люблю эти места, а с Парижем другая история – был там лишь раз и не хочу портить впечатление.

У тебя есть инстаграм, но туда ты выкладываешь только свои гастрономические достижения и совсем не делишься личной жизнью. Почему так?

Я очень стеснительный парень. Мне кажется, никого не интересует моя личная жизнь. Это такая профессиональная история. Возможно, я не прав и, вероятно, когда-то приду к тому, что нужно рассказывать о себе больше. Мы сейчас делаем сет, который будет связан с моей биографией. И мне кажется, что люди воспримут это как проявление нарциссизма.

А я думаю, что людям будет, наоборот, интересно заглянуть в твою жизнь. Ведь все-таки повар – художник, а твои блюда – отражение твоих эмоций, чувств.

Вы же видите шеф-повара, при чем тут моя личная жизнь. Вот, например, возьмем какую-нибудь музыкальную группу и ее солиста. Мне не интересно, что у него происходит в личной жизни. Я не буду читать новости про то, кто женился или развелся, у кого ребенок родился. Мне интересно исключительно их творчество. И поэтому я себя так и воспринимаю, мне кажется, людям это все не интересно, главное – мое творчество и то, что я делаю.

Но все равно твое творчество — это отражение тебя. 

Я рассказываю истории из своей жизни, выхожу к гостям, и кому-то это действительно интересно, но все, что я рассказываю, – оно около еды. Ну а все то, что не связано с едой, это мое личное. Почему я не люблю говорить, кем я работаю? Потому что как только ты в незнакомой компании говоришь, что ты шеф-повар, то все беседы вокруг тебя начинаются о еде. А мне не всегда интересно говорить об этом с людьми, которые не имеют отношения к нашей сфере. Я с удовольствием побеседую о чем-то другом. Врачи и юристы меня поймут. Я лучше послушаю про жизнь своих собеседников или обсужу последние новости, а если признаешься, обычно приходится говорить о еде, еще и рецепты постоянно спрашивают.

А тебе не лестно, что тебе задают вопросы о твоей работе?

Мне кажется, это накладывает определенные ограничения. Тебя замыкают в разговоре о кулинарии, а потом поворачиваются к другому человеку и переводят разговор на другую, гораздо более интересную для тебя тему. Понятно, что ты включаешься в общение, но складывается ощущение, что для тебя оставили лишь одну тему – гастрономию. Хотя, может быть, это я уже настолько привык к таким ситуациям, что мне кажется, что все говорят со мной только о еде.

Ты очень эмоциональный и открытый человек. Именно поэтому и появилась идея нашей съемки, в которой ты мог бы показать весь спектр своих чувств. Но скажи, не мешает ли эмоциональность в работе?

Я довольно громкий. У меня отец бывший военный и очень эмоциональный человек. Он приучил нас громко и четко выражать свои мысли. У нас на семейных посиделках всегда гул – все очень громко и одновременно пытаются что-то сказать. В какой-то момент я понял, что на работе тебя скорее услышат, если ты будешь говорить тише, без особых эмоций. Поэтому на кухне даже в моменты каких-то запар и проблем я стараюсь отключать эмоции, оставляя их для личного общения. Ребята привыкли, что мы говорим шепотом. Когда в спокойном режиме готовим – там смех, ржач, а когда случается какой-то кризис – все переходят на шепот. Потому что шепотом мы начинаем друг друга слышать и успокаиваться. В спокойствии намного быстрее решаются проблемы. Я стараюсь тушить в себе раздражение или злость. Когда у тебя неправильные эмоции, ты принимаешь неправильные решения.

Наверное, такой эмоциональный подход помогает работать с гостями. Особенно в ресторане при отеле.

В любом месте. Даже в обычном ресторане, когда ты выходишь и общаешься с гостями, да и вообще это очень крутая штука, это заряжает.

А в чем главное различие между работой в ресторанах при отелях и обычных ресторанах?

До этого я никогда не работал в ресторанах при отеле. Но сейчас я буду говорить именно про этот отель – отель «Гельвеция». Он очень сильно отличается от других проектов. Такого отеля больше нигде в России нет. Он суперуникальный. И одна из его главных особенностей – это отношение к гостям. Многие гости являются постоянными, это их «дом» в Питере. Я не знаю, как в других проектах, но мы знаем все про наших гостей. Мы запоминаем, что они любят, а на что у них аллергия, кто на какой диете сидит и так далее. Они приезжают сюда, как в гостеприимный дом, где они знают хозяина отеля, знают бренд-шефа, с которыми всегда можно пообщаться. Мы вкладываем в это место душу, гости это чувствуют и ценят. Наверное, именно такой неформальный подход к работе – это то, что отличает нас от обычных ресторанов и гостиниц.

Да, в «Гельвеции» ощущаешь себя как дома. 

Еще важно, что у нас есть цель – поменять стереотип, что ресторан при отеле это скучно, дорого и невкусно. Это та цель, которую мы сейчас преследуем. Нас уже начали включать в рекомендательные списки с ресторанами, обязательными для посещения в Санкт-Петербурге.

В этом году ты отмечаешь 10-летие поварской карьеры. Какие главные итоги можно подвести за такой первый крупный юбилей?

Я понял, что мне нужно меньше бояться ошибиться. Ошибки всегда можно исправить. Люди, которые не боятся, они достигают успеха. Второе – нужно общаться. Нельзя замкнуться в себе и быть в своем маленьком ресторанчике и не смотреть, что делается вокруг. Я в какой-то момент поймал себя на мысли, что так увлекся работой и даже не знал, что делают другие. Это было в самом начале моего пути. И когда меня звали другие шефы познакомиться с их работами, я часто отказывался. А сейчас я понимаю, что нужно учиться друг у друга, смотреть, пробовать, экспериментировать – да это, наверное, и есть две основные вещи.

А какие планы на следующие 10 лет?

В планах «Мишлен» и в планах топы. Потому что мне очень хочется быть популярным, но заслуженно популярным. Ну и хочется открыть когда-нибудь свой маленький ресторанчик для полной свободы творчества.

Насколько маленький?

Достаточно маленький. Для своих, можно сказать. И хочется понимать, что ты будешь востребован. Да, все-таки самое важное – понимать, что ты востребован и то, что ты делаешь, находит свой отклик в сердцах людей.

Марк Смирнов

Похожие статьи

Это мой город: ресторатор Илья Тютенков

Это мой город: ресторатор Илья Тютенков

О московском фэншуй и постоянно меняющихся энергетических центрах города, о величии мордор-архитектуры и о консервативных пищевых привычках москвичей.